Серый туман - Страница 121

121

Последний завершающий штрих. У въездных ворот уже стоят три черных фургона. Пятеро полицейских с разрядниками настороженно оглядывают местность. Серебристый блеск в темноте — челнок с отключенной маскировкой бесшумно скользит в ночном воздухе. Полицейские дергаются и поворачиваются к нему, но оружия не поднимают. Из челнока появляется худощавый парень в черной майке и таких же джинсах. Небрежно махнув спецназовцам рукой, он подходит к будке и одной рукой, словно пустотелый манекен, выволакивает оттуда тело сторожа. Впрочем, почему «словно»? Одним движением руки Хранитель забрасывает отыгравшую свое куклу в открывшийся в челноке люк, ныряет на водительское место, и машина беззвучно растворяется в беззвездной темноте.

Движение пальцев: конец записи. Отчет ушел в архив. Завтра предстоит обсудить на Совете детали операции, но уже сейчас ясно: все прошло гладко. Можно приступать к разработке общих методических указаний по новой схеме. Осталось только поздравить мальчика с успехом.

Еще одно движение пальцев, и мир меняется. Ощущения замкнутой камеры больше нет. Остается лишь молодое сильное тело, сидящее на морском берегу в нескольких шагах от линии прибоя. Здесь, на востоке, континента уже вовсю полыхает заря нового дня, и в ее свете возникший рядом челнок отблескивает оранжевым.

— Я закончил, Суоко.

— Да, Тилос, знаю. Ты молодец. Прекрасно справился. Ну, и как впечатления?

Парень в джинсах и футболке присаживается рядом на гранитный валун и задумчиво смотрит на рассвет.

— Обыденно, — наконец произносит он. — Я даже не волновался. Все равно операцию от начала до конца проводила полиция. Я ведь так, только координировал помаленьку. Передать следователю запись разговора — невелико приключение.

— Не прибедняйся.

Так хочется протянуть руку и погладить его по коротко стриженным волосам! Нельзя. Может показаться материнским жестом, а ей меньше всего хочется, чтобы ее воспринимали как добрую пожилую мамочку! Пусть она сейчас смотрит на мир глазами куклы, мало отличающаяся от лежащей в багажнике челнока. Но все равно это не тело стареющей располневшей бабы заметно за сорок, с ранней сединой в каштановых волосах и гусиными лапками в уголках глаз. Пусть она Хранитель и Ведущая, но она еще и женщина. И хочет выглядеть женщиной в глазах окружающих, особенно — сидящего рядом с ней юноши. Нет, по волосам нельзя. Но можно иначе.

Суоко чуть подвигается вбок и грудью приникает к спине Тилоса, положив руки ему на плечи.

— Все равно ты молодец, — шепчет она на ухо, чувствуя его напрягшееся тело. — Из тебя выйдет превосходный Хранитель.

— Я польщен, — откликается Тилос. Он снова расслаблен, и Ведущая с удивлением понимает, что не чувствует никакого отклика на свою близость. Несмотря на молодость он хорошо контролирует себя, хотя и слишком деликатен, чтобы стряхнуть ее. Впрочем, чего еще ждать от Хранителя? Ничего, малыш, у нас с тобой все еще впереди.

Ведущая отодвигается.

— Ну что, конец операции? — полувопросительно произносит она.

— Да. Сейчас спрячу челнок с куклами в океан, и в душ. Или нет, сначала в спортзал, потом в душ. Двое суток от консоли не отключался, тело, наверное, затекло как деревянное. Нужно размяться как следует. Суоко…

— Да?

— Зачем мы занимаемся такими вещами?

— Не поняла?

— Система разваливается. Массовое воровство и злоупотребление служебным положением всего лишь следствие. Сколько таких завскладами мы сможем обуздать? Ну, дадим мы по рукам еще десяти, ста или тысяче, а толку-то? Контроль за дефицитным ресурсом — серьезное искушение даже для абсолютно честного человека, а таких в природе не наблюдается. По крайней мере, среди нашей клиентуры.

— Ты хочешь сказать, что мы не должны вмешиваться в подобные мелочи?

— Я хочу сказать, что ситуацию нужно менять радикально. Мы не заткнем пальцем все дырки в плотине. Нужна новая плотина. Новый общественный строй. Почему мы не хотим его изменить? Ведь нам вполне по силам! Обработать несколько десятков ключевых фигур, а дальше просто контролировать постепенные реформы.

Суоко подтягивает колени к подбородку, обхватывает их руками и смотрит на краешек огромного солнца, показавшийся из-за горизонта.

— Ты ведь часто общаешься с Джао, верно? — спрашивает она.

— Ну, не так чтобы уж очень.

— Тем не менее, общаешься. И наверняка спрашивал его о том же. Что он тебе объяснял?

— Ну… — Тилос подбирает крупную округлую гальку и начинает вертеть ее в руках. — Что свобода воли людей неприкосновенна. Что нынешний социальный строй установился в результате свободного выбора во время Великой Революции. Что мы не имеем права ставить себя выше общества несмотря даже на все наши возможности. Не так?

— Я знаю Джао два десятилетия. Мы долго были близки, — Суоко чувствует, как в глубине сердца отдается давняя глухая боль. — Он очень умен, но у него есть недостаток — излишняя академичность. Он использует слишком много высоких слов, за которыми кроются вполне обыденные вещи. Давай я попробую объяснить то же самое попроще?

— Конечно.

— Видишь ли, Семен, — Суоко сознательно использует его настоящее имя, — несмотря на высокопарные слова о разуме и свободе воли люди в основном — тупые жрущие скоты. Подавляющему большинству в жизни не нужно ничего сверх еды вдоволь, развлечений поинтереснее да постельного партнера покрасивее. Свобода воли? Для них она пустой звук. Можно долго велеречиво рассуждать о том, что нельзя превращать мир в свиной загон, а людей — в свиней с ленточками на шее. Но дай людям выбор — голодная свобода или сытый свинарник, и основная масса с радостью захрюкает. Исключений не так много. Я не слишком грубо излагаю?

121